Читайте дети мои *ржёт*

Часть 2.
Предновогодний геморр.
Застревать в снегу, выкапывать других из сугробов, коченеющими пальцами ставить палатку (которую в итоге всё равно снесёт к чёртовой бабушке), лупить хрупких блондинистых парней лбом об сосну – это ещё не всё, чему можно научиться, оказавшись в одном альпийском лесу с шестерыми крашеными парнями. Но ещё большему можно научиться, прожив с ними пару недель в одном доме!
Первое правило, которое я усвоила железно – нельзя давать парням много пить. А лучше вообще их к алкоголю без повода не подпускать. Иначе эта попойка наутро грозит превратиться в театр одного актёра, в котором главным сюжетом является опохмел шестерых зелёных от тошноты и головной боли чудиков. И единственным действующим лицом в этом театре автоматически становлюсь я…
Выйди наутро из спальни, я первым делом глянула в холл, где картина со вчерашней ночи так и не изменилась: долговязый Джетс сопит, обнимая за шею длинную худую фигуру Люминора, сидящую в кресле; из ведра на голове драммера, устроившегося под ногами сладкой парочки, раздаётся мелодичное посвистывание, перемежаемое редким похрапыванием; Ю и Страйфи, валяющиеся на ковре, за ночь доползли друг до друга и теперь спят в обнимку. Правда, Страйф иногда пытается изображать из себя звезду, раскидывая руки-ноги на ковре, но, едва конечности солиста исчезают с тела гитариста, последний начинает поскуливать прямо в ухо первому, и Страйфи тут же заворачивается обратно. Рефлекс, хуле… Я хихикнула и стала искать глазами Киро. Нашла. Только не глазами, а ногами, споткнувшись о бассиста, спящего на лестнице в обнимку с пустой бутылкой абсента. Красочно ругнувшись, я свалилась с нижних ступеней лестницы. От чересчур громких матов начали просыпаться ребята – сначала послышались стоны, потом начались слабые похмельные поползновения.
Первым пришел в себя бассист. Он долго хлопал глазами с размазавшейся косметикой, пытаясь поймать панораму в фокус, но у него это не получилось, поэтому он со слабым стоном потянул ко мне (как к единственному ясно видимому им существу) руки. Поддерживая шатающегося Киро, держащегося за свою больную тыкву и картинно закатывающего окосевшие глаза, я оттащила его на кухню, где бедняга получил свои таблетки анальгина и стакан холодного кефира.
-Ты просто чудо, - хрипло простонал Киро, двумя глотками осушив стакан со спасительной чудодейственной жидкостью. Потом он попытался поставить стакан на стол, но промахнулся примерно на полметра. По кухне разнёсся звук битого стекла. В то же момент из холла донеслось многоголосое затяжное «бляяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяя яяяяяяяяяяяяять…».
Оставив бассиста куковать с больной башней на кухне, я выскочила обратно в холл – взглянуть на источники звука. Матерились сразу двое – оказавшийся под Страйфом Ю и вернувшийся к сознанию Люминор. Бэк-вокалист, схватившись рукой с длинными тонкими пальцами за свой покрытый побелкой лоб, попытался подняться и, естественно, спихнул с себя мирно дремлющего Котёнка. Тот, испуганно пискнув, забился под кресло, Люминор же хотел сделать шаг вперёд, но тут же споткнулся об лежащего у его ног Шина и повалился ничком на ковёр.
-Люмик, солнце моё, жизнь моя, свет мой, ты в порядке? – завопил Джетсам, выскакивая из-под кресла, и тут же, с фразой «Не вопи, глазастый, от тебя башка болит» получил по мордочке от Ю. Страйфовым ботинком, предусмотрительно снятым с солиста. Люминор в этот момент, упираясь скользящими руками в пол, принял полувертикальное положение и, стоя на коленях, что-то буркнул.
-Что, родной, что ты сказал? – засуетился вокруг благоверного Джетс.
-Лучше тебе отойти, - негромко предупредила я на пути к бэк-вокалисту, попутно снимая с головы драммера ведро. – По-моему, он пробулькал «Дайте тазик».
Русская интуиция оказалась права – едва получив ведро, бэк-вокалист поспешил согнуться над ним и продемонстрировать железному сосуду содержимое желудка. В этот самый момент соизволил прийти в себя Шин. Он захлопал своими невинными глазами и хриплым шепотом выдал:
-Где моё ведро?